ГОРДОСТЬ И БОЛЬ УЧИТЕЛЯ: «РЕСПУБЛИКА ШКИД» Г. БЕЛЫХ И Л. ПАНТЕЛЕЕВА

 

Литературоведение

Гузынина Т. В.

Харьковский национальный педагогический

университет имени Г. С. Сковороды,

преподаватель английского языка

ГОРДОСТЬ И БОЛЬ УЧИТЕЛЯ:

«РЕСПУБЛИКА ШКИД»  Г. БЕЛЫХ И Л. ПАНТЕЛЕЕВА


В 1927 г. Вышла в  свет повесть бывших воспитанников знаменитой «Школы социально-индивидуального воспитания имени Достоевского для трудновоспитуемых» (заведующий – выдающийся педагог Виктор Николаевич Сорока-Росинский, которого ребята называли Викниксор) Григория Белых и Леонида Пантелеева (псевдоним Алексея Ивановича Еремеева) «Республика ШКИД», сразу же ставшая бестселлером. До 1939 года книга выдержала девять издания только на русском языке. В связи с осуждением Г. Белых  по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), переиздание книги возобновилось только в 1961 году. В 1966 году  повесть была экра­низирована под одноименным названием. Только за первый месяц фильм, с Сергеем Юрским в роли Викниксора, посмотрело более 17 миллионов зрителей.

Сам В. Сорока-Росинский высоко оценил публичную пробу пера своих учеников, которые, «вовсе не претендовали на роль летописцев школы Достоевского» и смело соединили «факты с вымыслом и прозаическую действительность с поэтической фантазией» [5, с. 169-170]. Он еще не подозревал каким подводным рифом на его пути окажется литературная интерпретация работы коллектива его школы, а также «Последняя гимназия» (1930) П. Ольховского и К. Евстафьева, «Шкидские рассказы» (1931)            Л. Пантелеева. Реак­ция на книгу была ошеломляющей для педагога. Если о худо­жественных достоинствах книги отзывы были восторженно-хвалебные, то в педагогическом плане работа учителей и воспитателей школы имени Достоевского и особенно ее заведующего, подверглась уничтожающей критике. Н. Крупская сравнивала школу с бурсой, удерживающей своих учеников запертыми воротами и дверьми, колючей проволокой на заборе и использующей  самые неприемлемые наказания в качестве воспитательного фактора [5, с. 170-171]. Сделал крайне негативные выводы и А. Макаренко: «В таком же жалком состоянии представлена воспитательная работа и в «Республике ШКИД» Белых и Пантелеева. Собственно говоря, эта книга есть добросовестно нарисованная картина педагогической не­удачи. Книга наполнена от начала до конца описаниями весьма несимпатичных приключений «шкиды», от мелкого воровства до избиения педагогов, которые в книге иначе и не называются, как «халдеи». Воспита­тельный метод руководителя «шкиды» Викниксора и его помощников со­вершенно ясен. Это − карцер, запертые двери, подозрительные дневники, очень похожие на кондуит. Здесь сказывается полное бессилие педаго­гического «мастерства» перед небольшой группой сравнительно «легких» и способных ребят. До самой последней страницы проходят перед чита­телями якобы занятные трюки  одичавших воспитанников» [3, с. 202-203].   Н. Крупская и А Макаренко, составляя свои рецензии, находились, очевидно, в очень серьезном расположении духа, так как не обратили внимания на то, что «…говоря о дос­тоинствах «Республики ШКИД», необходимо указать и на это: она написа­на веселым пером. Японец, Горбушка, Купец, халдеи (самый забавный из них учитель рисования − племянник Айвазовского) и многие другие персонажи − это артисти­чески выполненные шаржи, карикатуры, гротески. Даже сентиментальная сцена, в которой изображается, как бузотеры поголовно заплакали, когда Викниксор, объявил им амнистии, даже она была тут же осмеяна: авторы издевательски назвали ее «Мокрая идиллия» и тем лишили ее оттенка слащавости» [6, с. 9]. В связи с этим, книгу следовало бы преподнести как пародию, а не  методический трактат. Тогда все стало бы на свои места, а мифический образ Викниксора не олицетворял бы личность В. Сороки-Росинского. Но раз миф был создан и до сих пор не развеян, возникает необходимость еще раз проана­лизировать «Республику ШКИД» в филолого-педагогическом аспекте, в срав­нении с реальной действительностью данной школы, деятельностью коллектива ее преподавателей и вос­питателей, работой самого В. Сороки-Росинского.

Прежде всего, об авторах: книгу написали ребята юношеского возраста. В свои годы они узнали то, что иному человеку не дано узнать и за всю жизнь. Преждевременное взросление и приобретенный опыт − от воровства, правонарушений, борьбы за выживание до творческого подъ­ема, не мог не отразиться на их психике и не внести в черты их ха­рактера значительную долю предприимчивости и конъюнктурных элементов. Это особенно начало проявляться уже во время их пребывания в школе имени Достоевского. Во время повального увлечения учащихся той или иной деятельность (например, журналистской), Г. Белых и Л. Пантелеев всегда хорошо ориентировались в происходящем и добивались лидирующего положения. Так Г. Белых (Янкель) не принял серьезного тона, предложенного Иониным (Япончиком) для журнала «Зеркало» Он сразу же понял, что такие серьезные и больше труды, как «Суд в Древней Руси», не находят того отклика у шкидских читательских масс, который обеспечивают веселые фельетоны, корот­кие юмористические рассказы, стихи. Поэтому Г. Белых начал выпускать свой журнал «Комар» и, проявив недюжинную работоспособность, упор­ство и творческую сметку, победил соперника в конкурентной борьбе [4, с. 120-122]. Аналитическое мышление и соответствующая сметка Л. Пантелеева позволили ему быстро вычислить пробелы в жанрах многочисленных «шкидских» изданий, и он начал выпускать журнал «Вестник техники»: «...и самым удивительным казалось то, что «Вестник техники» издает Ленька Пантелеев, человек, никакого отношения к технике не имеющий» [4, с. 127]. Пантелеев лишь  отыскал жил­ку популярности, а разрабатывали ее ребята с техническим уклоном и отличники физики. Причастность же самого издателя к тематике журнала ограничивалась переписыванием занимательной технической всячины из периодики и вкушением плодов своей изобретательности. Это не значит, что Л. Пантелеев не умел писать. Он писал, может быть, лучше и больше, чем другие «шкидцы». Но в этом эпизоде ему было выгоднее проникнуть в ту область, в которой он не разбирался. И своей выгоды он не упустил: журнал быстро завоевал популярность, а Л. Пантелеев вознесет на следующую ступень Шкидской  Табели о рангах.

Судя по книге, Г. Белых и Л. Пантелеев не отличались в школе особой моральной чистоплотностью. Они без зазрения совести ворова­ли картошку на даче; без всяких мотивов выбили стекла в прачечной; участвовали в воровской оргии Гужбана и  Цыгана, прекрасно понимая, откуда взялись деньги на еду и выпивку; обманным путем получили в библио­теке старые книги и продали их  на барахолке; брали деньги с учащихся за просмотр, так называемого, кино. Разве можно было ожидать от этих ребят объективного изло­жения всего, происходившего в школе? Исходя из собственных интересов, они положили на алтарь популярности своих преподавателей и самого Викниксора. Просто странно, что такие прозорливые люди и опытные педагоги Н.  Крупская и А. Макаренко не разглядели того, что авторам «Республики ШКИД» не интересно и не выгодно показывать реальное положение дел в школе, так как книга получилась бы скучной и не привлекла бы к себе читательского внимания. Критиков должно было бы насторожить и то, что учебно-воспитательная работа в «шкиде», в предвзятом изложении  авторов повести, была какой-то абстракцией, неподвластной учителям-«халдеям». Факти­чески учащиеся воспитывались, учились и добивались всего сами, а вмешательство педагогического коллектива в воспитательный процесс предполагало лишь  штрафные санкции. И только в редких случа­ях Викниксор загорался какой-то идеей (газета "Ученик", Герб и Гимн «шкиды») и, почти всегда, сам  осуществлял ее.

В самом Викниксоре можно лишь при большом воображении обнаружить задатки педагога. А. Горький, обладавший таким воображением, нашел в его фигуре монументальность [1, с. 283], очевидно, руководствуясь первым описанием Викниксора в книге: «Завшколой − суровая фигура. Грозные брови, пенсне на длинном носу и волосы ежиком. Начало педагогической деятельности Виктора Николаевич уходило далеко в глубь времен. О днях своей молодости он вспоминал и рассказывал с любовью. Воспитанники боялись его, но скоро изучили его слабые стороны, он любил петь и слушать песни. Часто, запершись на  втором этаже в зале, он садился за рояль и начинал распевать на всю школу «Стеньку Разина» или «Дни нашей жизни»» [4, с. 8]. В этой зарисовке обнаруживается сход­ство с оригиналом, но мы не находим здесь ответа на вопрос: «Как он пел, − хорошо или плохо?» − это не так важно для литературы, как для педагогики, ведь в школе имени Достоевского не привилась любовь к песне, а В. Сорока-Росинский страстно хотел развивать вокальные спо­собности учащихся. Где мы можем обнаружить пробел в эстетическом воспитании «шкидцев»? − может быть здесь: «Тогда у дверей собиралась кучка слушателей и ехидно прохаживалась на его счет:

- Эва, жеребец как заржал!

- Голосина что у дьякона.

- Шаляпин непризнанный!» [4, с. 8]

У Викниксора были свои слабости: он мог возгордить­ся своей победой в шахматной игре, не заметив, что ему поддались; прихваст­нуть своими поэтическими способностями и знакомством с Блоком; до слез умилиться собственным решением не привлекать ребят к ответст­венности за кражу табака; любил разглагольствовать на различные темы и ... допускал массу педагогических просчетов и даже противоправных поступков. Неизвестно, был ли подвержен всему этому В. Сорока-Росинский. Скорее всего, да, − у каждого человека есть свои слабости, свои недостатки, у каждого могут быть нервные срывы (вспом­ним, хотя бы, отвратительное поведение А. Макаренко в эпизоде с Задоровым из «Педагогической поэмы»), но вряд ли они принимали такие безобразные формы, как у Викниксора: «Рассвирепевший Викниксор подскочил к Цыга­ну и, схватив его за шиворот, стал яростно трясти, тихо пригова­ривая:

- Врать, каналья? Врать, каналья? Неси табак! Неси табак!…» [4, с. 27]. Или: «Викниксор, как тигр, кинулся к нему и впился руками в плечи:

- Нет, ты пойдешь, скотина! − заревел он и вытащил Паньку из-за парты. Панька стал отбиваться. На шум сбежались воспитатели и ребята.

- Я тебе покажу! − кряхтел Викниксор и пытался вытолкнуть Паньку в коридор. Тот вырвался красный, взлохмаченный….» [4, с. 70]. Следующий эпизод: «…Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого выражения, как будто делал диктовку, сказал:

- Мерзавец! Выродок! дегенерат!

- Вы что ругаетесь! − вспыхнул Ленька. − Какое вы имеете право?! И тут Викниксор подскочил и заревел на всю школу:

- Что-о-о? Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! Каналья!

...Викниксор задохнулся, схватил новичка за шиворот и поволок его к двери…» [4, с. 115].

Можно ли допустить, чтобы педагог, проникшийся духом суворовских традиций (Виктор Николаевич был приверженцем суворовской педагогики), интеллигент, ученик и сотрудник лучших педагогов и психологов того времени, мог допускать такое? − трудно поверить. И, в то же время, сам       В. Сорока-Росинский, рассуждая о своей педаго­гической системе, писал: «...система Викниксора оказалась вполне жизненной, а вот его личность в значительной мере портила в те годы результативность этой системы [5, c. 171]. Эта загадочная фраза не сопровождается комментариями, что он имел ввиду до сих пор не ясно.

Школа имени Достоевского была заведением полутюремного типа с ограниченной свободой большинства учащихся, особым режимом, более жесткими наказаниями, чем наказания провинившихся в обычной школе. В «Республике ШКИД» «халдеи» применяли различные виды наказаний при малейшем нарушении дисциплины, причем их мера определялась сугубо субъективным взглядом вос­питателя на степень провинности ученика. Тон этому задавал Викниксор:

«Громоносцев, ты без обеда! Воронин, сдай сапоги, сегодня без про­гулки! Воробьев, выйди вон из класса… Между прочим, ребята, за последнее время вы что-то разбузились, поэтому я решил ввести  для неисправимых изолятор... А пока получите по пятому разряду на брата и − налево кругом! ...»  и  тому  подобное. При вынесении наказания, Викниксор зачастую руководствовался своими эмоциями, а не объективным расследованием происшествия, из-за чего страдали невиновные. Так получилось с Пантелеевым в эпизоде с кра­жей лепешек, испеченных полуслепой матерью завшколой, с Савушкой − во время засилья «шкиды» «коммерсантом» Слаеновым. Введение в «шкиде» разрядов и летописи представляется в книге, как изощренный способ издевательства. Викниксор называл летопись «позорной книгой», хотя он обязан был выразиться точнее – это «книга  позора учащихся», причем «позора» и в настоящем, и в перспективе: «Вот я записал Черных, ребята. Черных хотел присвоить краски. Эта запись останется в «Летописи» навсегда. Кто знает, может быть, когда-нибудь впослед­ствии Черных сделается знаменитым художником.  И вот он будет сидеть в кругу своих знакомых и почитателей, и вдруг появляется «Летопись». Кто-нибудь откроет ее и прочтет: «Черных уличен в попытке присвоить казенные краски». Тогда все отшатнуться от него, ему скажут: «Ты вор − тебе нет места среди честных людей» [4, c. 93-94]. Это действительно страшно − даже с осужденных, через определенное время после отбытия наказания, снимается судимость, а запись в летописи  была несмываемым пятном. Более того, Викниксор придумал и настоящее клеймение: «Кто прово­руется, того мы не только лишаем на месяц отпусков и прогулок, мы изолируем его от остальных воспитанников, а в тетрадях его будет стоять буква «В» – «вор» [4, c. 95]. Принятое, впоследствии, положение, что хороший поступок или добровольная общественная работа, снимает наказание, не предусматривала уничтожения в летописи  негативной записи  и, получалось, что раз заклейменный, оставался таким, пока существовала лето­пись. Вполне понятно, что читателей «Республики Шкид» и, тем более читателей-педагогов, не могло оставить равнодушными такое издевательское отношение к учащимся со стороны воспитателей, и вызывало справедливое возмущение действиями «халдеев». Прозвище «Халдей», по словам Л. Пантелеева, заимствовано «шкидой» из старой бурсы и обозначало учителя-шарлатана, учителя-прохо­димца, учителя-неудачника и горемыку. «Подлинные халдеи – писал он − сошли со сцены истории лет сорок назад, и, пожалуй, их последняя, их лебединая песня прозвучала как раз в республике ШКИД, в той самой школе для беспризорных, которая дала  мне путевку в жизнь и воспеть которую мне уже некоторым образом привелось. Халдеи – совсем особая порода учителей. За несколько лет существования шкидской республики их перебывало у нас больше шестидесяти человек. Тут были и церковные певчие, и гувернантки, и зубные врачи, и бывшие офицеры, и бывшие учителя гимназий, и министерские чиновники. Не было среди них только педагогов. Эти люди, которых работать в детском доме гнали голод и безработица» [4,  с. 259-260]. «Халдей» происходит от греческого –  χαλδαῖος – жители Халдея,  которые славились умением предсказывать [2, с. 397], но в словаре В. Даля имеется слово «халда» − грубый, бесстыжий человек, наглец, горлан. Прозвище «халдей» в таком смысле никак не могло подходить к таким педагогам, как Элла Андреевна Ламберг, Ольга Афанасьевна, Мира Борисовна, Александр Николаевич Попов, Константин Александрович Меденников. Они зарисованы в книге если не с любовью, то с большой долей уважения. А ведь эти преподаватели составляли кос­тяк педагогического коллектива школы. Сам Л. Пантелеев писал, что исправился только потому, что «попал в хорошие руки, к настоящим со­ветским людям, которые настойчиво и упорно изо дня в день лечили его от дурных привычек» [5, с. 177]. Поэтому огульное применение прозвища «халдей» не соответствовало реальному положению учителей в школе. Можно предполагать, что оно или потеряло в устах «шкидцев» свое бранное значение (хотя Л. Пантелеев утверждает обратное), или являлось проявлением бесшабашности и бравады самих авторов, если отказаться от мысли о злом умысле.

В. Сорока-Росинский, характеризуя авторов «Республики ШКИД» писал: «Ради красного словца Белых не пощадил бы и родного отца, но при всем этом он обладал чувством меры. Он никогда не грешил против истины, мог шаржировать, но не выдумывал небылиц. Он был нас­тоящим реалистом», Пантелеев же «по характеру своего литературного стиля − полнейшая противоположность Белых: ни малейшего чувства юмо­ра, и полное отсутствие чувства меры»  [5, с. 176]. Трудно сказать, как работали над книгой такие разные люди, как  Г. Белых и Л. Пантелеев. Но, судя по содержанию, авторитет Л. Пантелеева довлел над Г. Белых. Книга полна реальных фактов, но многие из них настолько гипертрофированны, урезаны или окарикатурены, что только в редких случаях имели подобие с действительностью. Вот такие реальные факты, поданные в искаженной форме, зачастую кажутся наиболее правдоподоб­ными. А такая подача этих фактов наиболее соответствует характерис­тике соавторов: с одной стороны − показ реалистичных событий и помещение их в комические формы, с другой стороны − умаление положительной роли этих событий и преувеличение отрицательной. Так получилось, нап­ример, с Летописью. Летопись реально существовала, но она даже близко не напоминала пресловутый кондуит. Это был дневник работы школы, куда «заносились записи заведующего и педагогов, школьных старост, и гостей, посетителей школы, пожелавших высказать свои о ней впечатления. Это была сама история школы» [5, с. 183]. Так как летопись храни­лась открыто, то недовольные могли бы найти возможность ее уничто­жить, но таких не нашлось. Более того, когда случился пожар, сами учащиеся бережно вынесли ее  из огня. Введение разрядов так же неверно освещено в «Респуб­лике ШКИД». Разряды не предусматривали ужесточение карательных мер, а как раз, наоборот − служили для упорядочения и объективизации наказаний. Педагогический коллектив школы, уже в самом начале ее существования, отказался от штрафных санкций, связанных с удовлетворением потребностей учащихся в пище, хотя  это было принято во многих подобных воспитательных учреждениях того времени. Разряды предполагали ограничение свободы выхо­да за территорию школы − мера достаточно жесткая, но значительно мягче, чем ограничение в питании детей, не раз испытавших чувство животного голода. Прежде чем снизить разряд, каждый посту­пок ученика обсуждался на общих собраниях школы и, лишь после этого, принималось соответствующее решение. То есть полностью исключалась спонтанность и субъективность при определении наказания, исключительная мера − изолятор, применялась очень редко, даже по книге она использовалась только три раза. Летопись, разряды, наказания и поощрения − все это, хотя и зани­мает важное место в педагогической системе В. Сороки-Росинского, но не является основным. Основное − взаимоотношение учителя с учеником, при котором создавалась тяга ученика к знаниям, проводилась коррекция негативных отклонений в поведении, развивался талант ученика, опре­делялись жизненные цели, происходило становление человека культуры. Вот это представлено в книге в таком завуалированном виде, что кру­пицы истины  приходится просеивать через мельчайшее сито сопостав­лений, догадок и предположений. Вполне понятно, что без участия хоро­ших наставников, дети, попавшие в школу имени Достоевского, не смогли бы достичь  в будущем того, чего они достигли. Этот, казалось бы, оче­видный факт, требует подтверждения, так как в «Республике ШКИД» роль учителя в формировании личности ученика занижена и является эпизодич­ной. Роль же ученика показана в гипертрофированном виде. И получилось так, что превалирующую роль занимало самообразование и самовоспитание учащихся еще не готовых к этому.  Неизвестно,  как бы выглядела подобная книга, если бы ее написал сам В. Сорока-Росинский или кто-нибудь из педагогов,  ясно, что акценты были бы смещены  и появилась бы  глубокая педагогическая оценка происходящего в «шкиде». Но не каждому дан лите­ратурный талант как А.  Макаренко, поэтому часто  приходится обхо­диться  подобной «Республике ШКИД» беллетристикой или сухими фак­тами из научно-методической литературы. И так, как по книге, решающее значение в развитии ученика отдано самому ученику, «шкидцы» сами исправляли кадровые ошибки, допу­щенные Викниксором,  используя, мягко выражаясь, неординарные методы к неугодным халдеям: физическое воздействие (Айвазовский, Косецкий); бунт (защита Пал Ваныча); моральное давление (Спичка). Викниксор же представляется эдаким простачком, который зачислял в штат школы кого угодно, − воров, контрреволюционеров, обжор и им подобных. Здесь прослеживается явная недоо­ценка заведующего. В школе сложился костяк преподавателей из соратников В. Сороки-Росинского по прежней работе, других педагогов, делом доказавших способность к педагогической деятельности в экстремальных условиях заведения для трудновоспитуемых. Заведующий не мог и не имел права подвергать риску разрушения сложившийся педагогический коллектив, набирая в школу кого попало, без соответствующих проверки, рекомендаций и испытательного срока. Выглядит нонсенсом зачис­ление в штат таких воспитателей, как, например, маленького «человека в котелке», − Виктор Николаевич, имея значительный опыт работы с кадрами, раскусил бы его с первых произнесенных им слов, и не до­пустил бы к учащимся. Такого же рода несуразицы появились позднее в книге Л. Пантелеева «Последние халдеи», мотивы которой, по словам В. Сороки-Росинского, взяты из каких-то иных опер или просто из звучания эфи­ра [5, с. 177]. Но здесь следует отметить один важный момент − при подборе новых пре­подавателей Сорока-Росинский во многом полагался и на мнение уча­щихся. Учителя должны были доказать, что они не посторонние люди в школе и своими личностными качествами вызвать уважение учащихся, но не так, как это сделал Пал Ваныч, который вместо преподавания своего предмета, развлекал учеников песенками и частушками вроде: «Не женитесь на курсистках». В «Республике Шкид» есть несколько маленьких зарисовок учителей, которые удовлетворяли требования учащихся: преподаватель анатомии Ольга Афанасьевна вызвала любовь к себе и к своему предмету хладнокровием, мягкостью и добротой; Мирра Борисовна завоевала «шкиду» жизнерадостностью, энергией, целеустрем­ленностью, культурой; Амебка привлек учащихся горячей любовью к сво­ему предмету и честностью; Косталмед воздействовал грозным видом и добродушием; Алникпоп − чувством меры и строгостью только к тем, кто плохо занимался по его дисциплине − русской истории; Элла Андреевна, помимо прекрасного знания и преподавания немецкого языка, покорила воспитанников смелостью и решительностью во время пожара и в других случаях. Но книга не дает ответа на вопрос:  «Насколько существенна причин­ная связь между личными качествами, воспитательными действиями педа­гогов и теми результатами, которых добились в жизни ученики шкиды?». А результаты действительно поразительные: из 60 человек, состав­лявших школьный контингент,  все нашли достойное место в жизни, а восемь  стали известными деятелями  искусства, культуры народного хозяйства:

- Георгий Ионин (Еонин, Япончик) − один из самых талантливых воспитанников школы, свободно читал на четырех иностранных языках, знал историю, философию, мировую литературу, искусство. После «шкиды» закончил режиссерское отделение института сценических искусств. Писал роман. Вместе с Д. Шостаковичем работал над либретто оперы «Нос». Написал пьесу «Владимир 3-ей степени» по Гоголю, осуществил свою первую и, к сожалению, последнюю постановку «Театр Клары Газуль» в театре миниатюр. Ранняя смерть (ему не было 20-ти лет), не дала возможности полностью раскрыться этой яркой личности;

- Л. Пантелеев − автор многочисленных художественных произведений, писатель с мировым именем. Только «Республика ШКИД» была издана во многих странах мира в миллионах экземпляров. Его повести «Л. Пантелеев», «Часы» получили мировую известность. Последняя была экранизирована Одесской киностудией, по ней написана пьеса, которая с успехом шла в Токийском детском театре;

- Г. Белых − соавтор Л. Пантелева. Кроме «Республики ШКИД» написал несколько книг: «Сидорова коза: Пионерские юмористические рассказы» (1929) − в соавторстве с Е. Пайном; «Лапти: Из шкидских рассказов» (1930); «Белогвардеец: Из шкидских рассказов» (1930); «Дом веселых нищих» (1930); «Холщовые передники» (1932); «Американская каша»: Рассказы (1932) − в соавторстве с Л. Пантелеевым. Репрессирован в 1935 году. Умер в тюрьме в 1938 году.

- К. Австафьев и П. Ольховский (Саша Пыльников)  написали книгу «Последняя гимназия»;

-  С. Лобанов − журналист, редактор и директор издательства;

- К. Лихтенштейн (Кобчик) – журналист. Выпустил книгу «Приключения мистера Флуста в Ленинградском торговом порту». Погиб в 1942 году на фронте;

- Куракин (Курочка) − государственный деятель.

Такому «выходу» талантов может позавидовать любая школа для одаренных детей. А ведь в таких школах проходит скрупулезный отбор, но из отобранных редко кому удается достигнуть творческих высот.

А здесь школа, куда направлялись на исправление и перевоспитание морально дефективные дети, изгнанные за серьезнейшие нарушения из всевозможных учебных и воспитательных заведений, дала такой показатель − более 13% учащихся стали людьми, если и не знаменитыми,  то достаточно заметными, чтобы прославить «шкиду» и ее педа­гогический коллектив во главе с заведующим.

В этой связи можно говорить и о  педагогическом феномене,  и о случайности и стечении обстоятельств, ведь после прекра­щения заведования школой им. Достоевского В. Сорока-Росинский не до­бивался подобных результатов. Вот тут-то надо заглянуть в его биогра­фию − его не только лишили возможности продолжать  начатое дело, зап­ретили работать с детьми, но и не дали публично оправдаться  за неверную информацию данную в «Республике Шкид», обосновать свою педагогическую систему и дать достойную отповедь  злопыхателям. В. Сорока-Росинский глубоко переживал свалившиеся на него несчастья, а обида не покинула его до самой смерти. Обида не на своих учеников, да их и винить можно только в том, что они своевременно не встали на защиту своего учителя, − а на тех, кто безжалостно топтал нова­торские ростки, извращал педагогические идеи, а результаты относил к везению. О везении хорошо говорил   кумир В. Сороки-Росинского  – Александр Васильевич Суворов. А  Максим Горький высказал подобную мысль относительно шкиды: «Возможно, что скажут: все это − исключение. Я добавлю: которое стремиться быть правилом» [1, с. 283].

Вместо выводов можно сказать, что Антон Семенович  Макаренко под влиянием А. Горького, быстро разобрался в своем ошибочном отношении к «шкиде» и изменил мнение об учебно-воспитательной рабо­те коллектива школы на диаметрально-противоположное. А может быть он услышал          Л. Пантелеева: «Благодарны мы Виктору Николаевичу за то, что, собрав нас, полудиких, под кровлей бывшего Коммерческого училища, он поставил себе целью не только обуздать, цивилизировать нас, но и сделать из нас в меру возможностей каждого людей интеллигентных...» И дальше: «Чем была школа им. Достоевского для нас, я понял в 1930 г., когда отмечался 10-летний юбилей Шкиды, и мы с Белых были приглашены на это празднование. Шкида этих времен (5 лет без Викниксора) была типичным детским домом тех лет. Малоинтеллигентный заведующий. Неинтеллигентные, унылые, скучные лица ребят... И я понял, что такое была наша Шкида... Нас лечили трудом, но трудом не физическим, не переплетным делом, не чемоданами, не сапогами и табуретками, а тем, что называется культурой. Зимой 10 уроков в день, летом 6 или 7. И ника­кого протеста ни тогда, ни теперь − в памяти. Мы с наслаждением впитывали в себя культуру...» [5, с. 16-17]. «П.  Ольховский в письмах к  А.  Губко (исследователь творчества   В. Сороки-Росинского – курсив автора статьи) и в беседах с ним признавал, что вместе с соавтором настолько сгустил краски, что их «Последняя гимназия» воспринимается как клеветническая. К 100-летию со дня рождения   В. Сороки-Росинского эта книга была пере­писана заново, и образ Викниксора получил более объективное осве­щение. Весьма критически оценивал свой юношеский опыт и Л. Пантелев. «Я только что читал корректуру «Республики Шкид», − писал он Л. Кабо (писательница, исследовательница творчества В. Сороки-Росинского – курсив автора статьи) в 1960 году. − Читал внимательно и пристрастно, и вот что я могу сказать. Мы, конечно же, оболгали В. Н. Сороку-Росинского, окарикатурили его» [5, с. 8].

В октябре 2010 года на том здании, где находилась школа имени Достоевского была установлена памятная мемориальная доска. После того как с мраморной плиты сорвали белую ткань, все говорили, что имя Виктора Сороки-Росинского было незаслуженно забыто. Отчасти благодаря повести Г. Белых и Л. Пантелеева… Но очень жаль, что там не прозвучали строчки стихов И. Бейнаровича, в которых олицетворяется и Дело Великого Педагога Виктора Николаевича Сороки-Росинского:

«В двадцатом веке и в двухсотом −

Учитель вечен на Земле!»

ЛИТЕРАТУРА: 

1. Горький М. Заметки читателя // Собрание сочинений в 30-ти т. Т. 24 − М. : Гослитиздат, 1933 − С. 270-28

2. Историко - этимологический словарь современного русского языка [П. Я. Черных]. – М. : Русский язык. – 1999. – 620 с.

3. Макаренко A. C. Детство и литература // Сочинения в семи томах. Т. 7 − М., 1958.-С. 201-206.

4. Пантелеев А. И. Собрание сочинений в четырех томах. – Т. 2. – Л. : Детская литература, 1983. –  399 с.

5. Сорока-Росинский В. Н.  Педагогические сочинения / Виктор Николаевич Сорока-Росинский  – М. : Педагогика, 1991. – 240 с.

6. Чуковский К. И. Пантелеев  // Пантелеев А. И. Собрание сочинений в четырех томах. – Т. 1. – Л. : Детская литература, 1983. – С. 5-18.